В темноте низкий берег не виден...
Сто огней на фрватере светит...
Ты уже никаких ватерлиний
Никогда, ни за что не заметишь...

И там, в дали, произносится Слово,
Но оно не имеет значенья --
Надо мной опрокинулся омут
Моего -- до утра -- сновиденья...

Можешь слушать эфир, если веришь --
Через час ты, должно быть, увидишь,
Что на наш истерический пеленг

Ни один сумашедший не выйдет...
Ночь прийдет -- это дело другое:
Тьма вокруг, а огней -- точно в праздник,
Ветер в рот, ледовитое море,
Грубый труд рыболовного лязга...

И нет снастей, и от рыбы нет спасу,
И ни к чему озбоченный лоцман,
И мы с тобой неподвластны указу --
Ничьему, кроме, может быть, Господа...

С нами Бог! Иль что-нибудь -- кроме...
На ремнях -- все в кирилице бляхи
Но -- шерсти в рот , или выйдешь на коммингс,
И там во тме, как будто, молишься Яхве...

Но, бог с тобой! Неизвестно, где небо!
Где вода? Где ответ? Где вопросы?
Кто кого накормил одним хлебом?
И кто открыл Обитаемый Остров?

И кто открыл обитаемый берег?
Наш, в плену излучающих башен?
Это их истерический пеленг
Он услышал во тьме -- а не наш!..

И это он -- самый главный прогрессор,
Нареченный отец Калиюги --
Это он заграждения резал
И не знал, что все вернется на круги...

А мы теперь исчезаем под утро,
Мы уходим на истинный полдень --
Под метелью из сахарной пудры...
И наш маршрут почти-что полностью пройден!

А дальше -- тьма, ни ответа, ни строчки...
Нет огней на чужом берегу...
И в конце не проставлены точки --
Или место для Его поцелуя...

Григорий Рейхтман.